Автобус выдохнул вонючее облако перегоревшей солярки, вздрогнул как старый верблюд и медленно отчалил от провинциального автовокзальчика. Мимо поплыли пыльные деревья, пыльные личности, пьющие пиво в зассаном парке и пыльные собаки, гоняющие голубей. Лёня Булочкин поморщился.
-- А, не нравится глубинка, — раздался над ухом скрипучий до нельзя тенор, — что же тогда не с удобствами путешествуешь, а так...
Лёнчик слегка скосил глаза влево. Рядом разместился обдрипанный мужичонка, напоминавший опустившегося гнома-переростка. Не увидев реакции на свои слова, гном повторил вопрос.
--… чего, говорю, автобусом едешь, на машине-то сподручней будет. -- А ты мне её купи, — невежливо предложил Булочкин в ответ, решив сразу обозначить свои эмоции. Терпеть он не мог разговоры с незнакомцами подобного толка. -- Дак, я ничего, — засуетился дедок, — я только к тому, что ты и сам можешь, да не хочешь, поди...
Булочкин угрюмо промолчал. Именно отвратительное безденежье и занесло его туда, откуда он и отбывал на умирающем автобусе. Несолоно хлебавши.
-- А чё? Я ничё. Так… беседу поддержать, — продолжал зудеть старикан, — кстати, разреши представиться. Поганкин. — он протянул крошечную морщинистую лапку с длинными жёлтюми ногтями, — Егор Тимофеевич Поганкин. -- Леонид, — буркнул Лёнчик и подержался за сухую клешню. -- Мы, Поганкины, род древний, — продолжил новый знакомый, хотя Булочкин не выказал ни малейшей заинтересованности в его генеалогическом древе, — завсегда приятным людям помогём. Ты нам гадость, мы тебе — деньги...
Лёня внимательно посмотрел на дедка. Ещё не хватало слушать бредни спившегося пролетария.
-- Э, уважемый, ты на меня, как на кусок дурака не смотри, — вдруг строго сказал Поганкин, — я те дело говорю. Делаешь человеческому существу погань какую, или вредность там… мы тебе подарочек. Всё честно, даже договор имеется, — дед вытащил засаленный конверт, где печатными буквами синели разводы чернильного карандаша.
-- Всё честь — по чести, — дундел Поганкин, — чем больше гадость, тем больше подарочек. В денежном, так сказать, эквиваленте. В долларах там или в еврах, а можно и в рублях... -- Дед, а чего же ты сам? Ну не богатеешь? — наивно спросил Лёнчик, не обращая внимания, что уже воспринял выданную информацию не как бред сумасшедшего. -- А с чего это ты взял, что я беден? — искренне удивился Егор Тимофеевич Поганкин, — моё богатство это шкатулочка… Во… Всё собранное нами, Поганкиными. Ещё прадед мой начинал.
Y старикашки в руках возник простой деревяный ящичек размерами с гробик для зайца.
-- А внутри что? — полюбопытствовал Булочкин, — посмотреть-то можно? -- Неееее, как посмотришь, — протянул Поганкин, — гадости то тут и разлетятся. Нет, поверь уж мне на слово. Вообщем, молодой чемодан, слушай сюдой, — посерьёзнел дедок, — как делаешь человеку вредность какую или неприятность — так тут же и расчёт на месте. Старайся, да и будет тебе щастье, — захихикал он, — и помни — чем сильнее совершённая гадость — тем круче награда...
С этими словами Поганкин поднялся и заковылял к выходу. На его месте Булочкин заметил лишь старый конверт на котором был написан «договор». Из интереса он брезгливо поднял его и поднёс к глазам.
"… обязуюсь платить… за… по первому тебованию… при наличии...".
Тут заднее колесо автобуса попало в колдобину, Лёня клацнул зубами и непроизвольно схватился за поручень, а скомканный конверт оказался у него в кармане. До города он больше о Поганкине не вспоминал.
Прошло два дня.
Среда началась холодным дождём. Настроение было ниже плинтуса. Денег оставалось меньше чем в обрез. А перспективы не радовали. На площадке около лифта Лёне Булочкину встретилась тётка Клава — существо гнусное до безобразия. Этакая помесь Кинг Конга с Гитлером.
Увидев соседа, тётка заурчала неисправным сливным бачком. В речи её преобладали междометия. Тут приехал лифт и Клава, оттолкнув молодого человека, хотя её никто и не собирался лишать первенства, полезла в кабинку. И вдруг, просто не удержавшись, Лёня плюнул тётке на спину. На широченной спине, обтянутой грязно зелёной кофтой, потёк плевок. Двери лифта закрылись. Булочкин остался на лестничной клетке.
Eго что-то потянуло за рукав. За спиной, хихикая и кривляясь, стоял… Поганкин. Егор Тимофеевич который. Булочкин онемел.
-- Ой, красавчик, — всплёскивал ручонками старикашка, — прямо так тьфу и в дамках. Вот, получите, пожалста. Расписка нам ни к чему… хи хи хи...
Он протянул Лёне купюру в пять долларов.
-- Я… ээ… ммм… а ты тут откуда, — наконец выдавил тот из себя. Мозг лихорадочно подыскивал объяснение. Вплоть до возможной женитьбы Поганкина и Клавы. -- Как, откуда? — словно обиделся Егор Тимофеевич, — я гадость пришёл забрать, — он любовно погладил знакомый ящичек, что торчал у него под мышкой, — да и вот, расплатился… по тарифу. Маленькая пакость — маленькие деньги. -- Так что? — вдруг поверил Лёнчик, — за каждый плевок на спину или нечто подобное ты будешь мне платить пятёрку???? -- Ну я надеюсь ты выйдешь на новый уровень. Я верю в тебя, — мелким бесом рассыпался дедок, — гадости детям по тройной расценке.
С этими словами дед Поганкин повернулся, с неожиданной сноровкой забрался на перила и поехал вниз.
-- До скорого-о-о-о-о, — долетели его слова с нижнего этажа...
Булочкин задумался. Ясен пень, что делать плохое детям он не собирался ни за какие деньги, но если ограничиться неприятным людом в общественном транспорте, например, и если по пятёрoчке за мелкую гадость, то можно неплохо и приподняться...
В следующие недели Лёня Булочкин был занят тем, что ездил в час пик на метро и незаметно пакостил. Наступал на ноги, пачкал чужую одежду, умело толкался, попадая локтем в солнечное сплетение. В общем работал. Ничего личного.
За месяц «зарплата» составила аж долларов восемьсот с копейками. При этом его тысячу раз послали по хорошо известному всем пассажирам адрессу, один раз ударили зонтом и два раза пнули в ответ. А один работяга, которому Лёня ловко забросил за отворот сапога дымящийся окурок(35 долларов чистой прибыли), обещал сломать ему нос, хорошо ещё, что пролетарий был слишком сдавлен соседями, дабы двигать чем нибудь кроме челюстей.
Нет, это нам не подходит, — думал Булочкин. Надо искать нечто прибыльное и менее нервное.
В среду, купив беляшей, Булочкин накачал каждый из них лошадиной дозой слабительного и, встал недалеко от демонстрации коммунистов на Пушкинской. Беляши прошли на «УРА». Лёня бесплатно, как сочувствующий борцам с империализмом, раздал ведро дымящихся горячих пирожков за каких-то минут двадцать.
Скоро демонстранты, в спешке свёртывая алые стяги, стали разбегаться. Некоторые грозили Булочкину на бегу кулаком или портретом Ленина, но никто не остановился. Наверно торопятся куда, цинично усмехался Булочкин рассчитывая на неплохой навар.
-- Ай, маладца, ай, порадовал, — подхихикивая Поганкин отслюнил больше тысячи американских дохлых президентов, — с огоньком, работаешь...
Повторять трюк Лёня Булочкин не решился: внешность у него приметная, а коммунисты народ злопамятный.
Через неделю, разжившись заранее супер-пупер клеем-цементом, Булочкин отправился на заработки. Во дворе лёниного дома, чуть ли не по периметру всего двора, проходила длинная-предлинная скамейка. Бабкодром. Красные, давно не крашенные деревяшки были сильно истёрты старушачьими задами.
В пятницу рано утром, незадолго до появления на бабкодроме первой ласточки — восьмидесятилетней Фиры Чмокс, Лёня Булочкин, вооружившись ведром и малярной кистью, щедро, но аккуратно прошёлся по всей длине сиденья и спинки мега скамейки.
К полудню двор огласился воплями приклееных. Старухи, как оперные бояре, голосили не сходя с места и не вставая. При чём бывшие пролетарии умственного труда пели совсем другие куплеты, чем просто бывшие пролетарии.
Фира Чмокс, отработавшая последние предпенсионные года кладовщицей на продуктовой базе, сидела словно влитая и выводила рулады. Приехавшая разбираться группа ДПС заслушалась с восхищением. Чмокс, в течении получаса, ни разу не повторившись, выдала чуть ли не всю раскладку советской и пост-советской России. Досталось и молодёже и президенту и кавказцам. Из арии Фиры Чмокс следовало, что только Сталин был хороший.
Булочкин и Поганкин наблюдали за происходящим из окна лёниной квартиры на пятом этаже. Поганкин был счастлив. Лёня, чувствующий доллары во внутреннем кармане, тоже.
Булочкин был осторожен. Проделав ещё раз подобный трюк в соседнем дворе, он отказался от него в будущем. Хрен его знает, думал осторожный пакостник, а вдруг я примелькаюсь...
Следующий месяц Лёня бездарно провёл в поисках хорошего заработка, но в голову ничего не приходило. Поэтому, для банального прокорма, приходилось прокалывать колёса, подкладывать тухлые яйца под половички и заниматься прочим детским непотребством. Поганкин такие вещи оплачивал слабенько и Булочкин, из осторожности опять же, прекратил гопничать.
В сентябре Леонид нарисовался на ЖД вокзале. Сегодня, как было подчёрпнуто из новостей, в девять утра прибывал большой коллектив народного творчества из славного города Пенза. Пензинцы, предвосхищая своё появление на платформе запахом употреблённого в дороге, начали неспеша выгружаться.
За их действиями меланхолично наблюдал представитель транспортной милиции по фамилии Лазо. Милиционер не являлся потомком прославленного революционера, просто и тот и другой были молдаванами.
Булочкин встал недалеко от стража порядка и немного интеллегентно помолчал, показывая, что в присутствии такого чина как старшина лишние разговоры как-то не комильфо.
-- Закуришь? — по-дружески, но без панибратства обратился Булочкин к Лазо, протягивая открытую пачку Marlboro.
Закурили. Помолчали.
-- Вот, суки, ничего святого, — ни к кому не обращаясь завёл Лёня Булочкин. Лазо не отреагировал. -- И в прошлом месяце и сегодня, — продолжал Булочкин, — и прут эту отраву в Москву и прут… Ничего святого. Вот вы, коренной москвич, — заметил как бы невзначай Булочкин, — вы меня поймёте, вам наверно тоже молодёжь жалко… — вздохнул он.
Лазо, от вислых усов которого несло глубокой провинцией за километр, приосанился. В душЕ он давно уже был уверен, что москвичи принимают его за своего.
-- А чё, — наконец разлепил губы Лазо, — чё энта эти прут? -- Как что? — понизил голос Лёня, — конечно наркотики. -- Да ну, — подрастерял важность старшина, — откуда у них то? -- Как откуда? — натурально удивился Булочкин, — Пенза приграничный город с Афганистаном. Весь героин идёт через Пензу. Ты что, не знал?
Лазо не знал, но никогда бы в этом не признался.
-- Ты постереги, а я сейчас за подмогой, — убедительно и веско предложил Лёня Булочкин, — будем брать! -- Нет, — Лазо уже видел себя лейтенантом(по крайней мере) и с боевыми наградами, положенными отличившимся при задержании крупной партии наркотиков, — это ты постреги, а я сейчас....
Не членораздельно забубнив в рацию, Лазо приготовился к задержанию наркокурьеров. Спешащего к выходу Булочкина нагнали многочисленные трели свистков и выкрики на пензенском языке.
Все эти свои приключения Лёнчик поведал мне собственной персоной. Сейчас, правда, он уже поднялся и на «лёнчик» не отзывается. Откормленный и гладкий Леонид Сергеевич. У него есть определённые маршруты и наработки. Он колесит по всей стране и за ним тянется длинный шлейф мелких и не очень пакостей.
-- Понимаешь, братан, — лениво тянул дорогой коньяк Леонид Сергеевич Булочкин, — все эти гадости по мелкому — фигня на постном масле. Мелочь… А ещё, — наклонился ко мне в приступе пьяного откровения Булочкин, — мне по секрету Поганкин сказал, что у него всё наше правительство кормится...
в развёрнутом виде твой пост выглядит так:
Автобус выдохнул вонючее облако перегоревшей солярки, вздрогнул как старый верблюд и медленно отчалил от провинциального автовокзальчика. Мимо поплыли пыльные деревья, пыльные личности, пьющие пиво в зассаном парке и пыльные собаки, гоняющие голубей. Лёня Булочкин поморщился.
-- А, не нравится глубинка, — раздался над ухом скрипучий до нельзя тенор, — что же тогда не с удобствами путешествуешь, а так...
Лёнчик слегка скосил глаза влево. Рядом разместился обдрипанный мужичонка, напоминавший опустившегося гнома-переростка. Не увидев реакции на свои слова, гном повторил вопрос.
--… чего, говорю, автобусом едешь, на машине-то сподручней будет.
-- А ты мне её купи, — невежливо предложил Булочкин в ответ, решив сразу обозначить свои эмоции. Терпеть он не мог разговоры с незнакомцами подобного толка.
-- Дак, я ничего, — засуетился дедок, — я только к тому, что ты и сам можешь, да не хочешь, поди...
Булочкин угрюмо промолчал. Именно отвратительное безденежье и занесло его туда, откуда он и отбывал на умирающем автобусе. Несолоно хлебавши.
-- А чё? Я ничё. Так… беседу поддержать, — продолжал зудеть старикан, — кстати, разреши представиться. Поганкин. — он протянул крошечную морщинистую лапку с длинными жёлтюми ногтями, — Егор Тимофеевич Поганкин.
-- Леонид, — буркнул Лёнчик и подержался за сухую клешню.
-- Мы, Поганкины, род древний, — продолжил новый знакомый, хотя Булочкин не выказал ни малейшей заинтересованности в его генеалогическом древе, — завсегда приятным людям помогём. Ты нам гадость, мы тебе — деньги...
Лёня внимательно посмотрел на дедка. Ещё не хватало слушать бредни спившегося пролетария.
-- Э, уважемый, ты на меня, как на кусок дурака не смотри, — вдруг строго сказал Поганкин, — я те дело говорю. Делаешь человеческому существу погань какую, или вредность там… мы тебе подарочек. Всё честно, даже договор имеется, — дед вытащил засаленный конверт, где печатными буквами синели разводы чернильного карандаша.
-- Всё честь — по чести, — дундел Поганкин, — чем больше гадость, тем больше подарочек. В денежном, так сказать, эквиваленте. В долларах там или в еврах, а можно и в рублях...
-- Дед, а чего же ты сам? Ну не богатеешь? — наивно спросил Лёнчик, не обращая внимания, что уже воспринял выданную информацию не как бред сумасшедшего.
-- А с чего это ты взял, что я беден? — искренне удивился Егор Тимофеевич Поганкин, — моё богатство это шкатулочка… Во… Всё собранное нами, Поганкиными. Ещё прадед мой начинал.
Y старикашки в руках возник простой деревяный ящичек размерами с гробик для зайца.
-- А внутри что? — полюбопытствовал Булочкин, — посмотреть-то можно?
-- Неееее, как посмотришь, — протянул Поганкин, — гадости то тут и разлетятся. Нет, поверь уж мне на слово. Вообщем, молодой чемодан, слушай сюдой, — посерьёзнел дедок, — как делаешь человеку вредность какую или неприятность — так тут же и расчёт на месте. Старайся, да и будет тебе щастье, — захихикал он, — и помни — чем сильнее совершённая гадость — тем круче награда...
С этими словами Поганкин поднялся и заковылял к выходу. На его месте Булочкин заметил лишь старый конверт на котором был написан «договор». Из интереса он брезгливо поднял его и поднёс к глазам.
"… обязуюсь платить… за… по первому тебованию… при наличии...".
Тут заднее колесо автобуса попало в колдобину, Лёня клацнул зубами и непроизвольно схватился за поручень, а скомканный конверт оказался у него в кармане. До города он больше о Поганкине не вспоминал.
Прошло два дня.
Среда началась холодным дождём. Настроение было ниже плинтуса. Денег оставалось меньше чем в обрез. А перспективы не радовали. На площадке около лифта Лёне Булочкину встретилась тётка Клава — существо гнусное до безобразия. Этакая помесь Кинг Конга с Гитлером.
Увидев соседа, тётка заурчала неисправным сливным бачком. В речи её преобладали междометия. Тут приехал лифт и Клава, оттолкнув молодого человека, хотя её никто и не собирался лишать первенства, полезла в кабинку. И вдруг, просто не удержавшись, Лёня плюнул тётке на спину. На широченной спине, обтянутой грязно зелёной кофтой, потёк плевок. Двери лифта закрылись. Булочкин остался на лестничной клетке.
Eго что-то потянуло за рукав. За спиной, хихикая и кривляясь, стоял… Поганкин. Егор Тимофеевич который. Булочкин онемел.
-- Ой, красавчик, — всплёскивал ручонками старикашка, — прямо так тьфу и в дамках. Вот, получите, пожалста. Расписка нам ни к чему… хи хи хи...
Он протянул Лёне купюру в пять долларов.
-- Я… ээ… ммм… а ты тут откуда, — наконец выдавил тот из себя. Мозг лихорадочно подыскивал объяснение. Вплоть до возможной женитьбы Поганкина и Клавы.
-- Как, откуда? — словно обиделся Егор Тимофеевич, — я гадость пришёл забрать, — он любовно погладил знакомый ящичек, что торчал у него под мышкой, — да и вот, расплатился… по тарифу. Маленькая пакость — маленькие деньги.
-- Так что? — вдруг поверил Лёнчик, — за каждый плевок на спину или нечто подобное ты будешь мне платить пятёрку????
-- Ну я надеюсь ты выйдешь на новый уровень. Я верю в тебя, — мелким бесом рассыпался дедок, — гадости детям по тройной расценке.
С этими словами дед Поганкин повернулся, с неожиданной сноровкой забрался на перила и поехал вниз.
-- До скорого-о-о-о-о, — долетели его слова с нижнего этажа...
Булочкин задумался. Ясен пень, что делать плохое детям он не собирался ни за какие деньги, но если ограничиться неприятным людом в общественном транспорте, например, и если по пятёрoчке за мелкую гадость, то можно неплохо и приподняться...
В следующие недели Лёня Булочкин был занят тем, что ездил в час пик на метро и незаметно пакостил. Наступал на ноги, пачкал чужую одежду, умело толкался, попадая локтем в солнечное сплетение. В общем работал. Ничего личного.
За месяц «зарплата» составила аж долларов восемьсот с копейками. При этом его тысячу раз послали по хорошо известному всем пассажирам адрессу, один раз ударили зонтом и два раза пнули в ответ. А один работяга, которому Лёня ловко забросил за отворот сапога дымящийся окурок(35 долларов чистой прибыли), обещал сломать ему нос, хорошо ещё, что пролетарий был слишком сдавлен соседями, дабы двигать чем нибудь кроме челюстей.
Нет, это нам не подходит, — думал Булочкин. Надо искать нечто прибыльное и менее нервное.
В среду, купив беляшей, Булочкин накачал каждый из них лошадиной дозой слабительного и, встал недалеко от демонстрации коммунистов на Пушкинской. Беляши прошли на «УРА». Лёня бесплатно, как сочувствующий борцам с империализмом, раздал ведро дымящихся горячих пирожков за каких-то минут двадцать.
Скоро демонстранты, в спешке свёртывая алые стяги, стали разбегаться. Некоторые грозили Булочкину на бегу кулаком или портретом Ленина, но никто не остановился. Наверно торопятся куда, цинично усмехался Булочкин рассчитывая на неплохой навар.
-- Ай, маладца, ай, порадовал, — подхихикивая Поганкин отслюнил больше тысячи американских дохлых президентов, — с огоньком, работаешь...
Повторять трюк Лёня Булочкин не решился: внешность у него приметная, а коммунисты народ злопамятный.
Через неделю, разжившись заранее супер-пупер клеем-цементом, Булочкин отправился на заработки. Во дворе лёниного дома, чуть ли не по периметру всего двора, проходила длинная-предлинная скамейка. Бабкодром. Красные, давно не крашенные деревяшки были сильно истёрты старушачьими задами.
В пятницу рано утром, незадолго до появления на бабкодроме первой ласточки — восьмидесятилетней Фиры Чмокс, Лёня Булочкин, вооружившись ведром и малярной кистью, щедро, но аккуратно прошёлся по всей длине сиденья и спинки мега скамейки.
К полудню двор огласился воплями приклееных. Старухи, как оперные бояре, голосили не сходя с места и не вставая. При чём бывшие пролетарии умственного труда пели совсем другие куплеты, чем просто бывшие пролетарии.
Фира Чмокс, отработавшая последние предпенсионные года кладовщицей на продуктовой базе, сидела словно влитая и выводила рулады. Приехавшая разбираться группа ДПС заслушалась с восхищением. Чмокс, в течении получаса, ни разу не повторившись, выдала чуть ли не всю раскладку советской и пост-советской России. Досталось и молодёже и президенту и кавказцам. Из арии Фиры Чмокс следовало, что только Сталин был хороший.
Булочкин и Поганкин наблюдали за происходящим из окна лёниной квартиры на пятом этаже. Поганкин был счастлив. Лёня, чувствующий доллары во внутреннем кармане, тоже.
Булочкин был осторожен. Проделав ещё раз подобный трюк в соседнем дворе, он отказался от него в будущем. Хрен его знает, думал осторожный пакостник, а вдруг я примелькаюсь...
Следующий месяц Лёня бездарно провёл в поисках хорошего заработка, но в голову ничего не приходило. Поэтому, для банального прокорма, приходилось прокалывать колёса, подкладывать тухлые яйца под половички и заниматься прочим детским непотребством. Поганкин такие вещи оплачивал слабенько и Булочкин, из осторожности опять же, прекратил гопничать.
В сентябре Леонид нарисовался на ЖД вокзале. Сегодня, как было подчёрпнуто из новостей, в девять утра прибывал большой коллектив народного творчества из славного города Пенза. Пензинцы, предвосхищая своё появление на платформе запахом употреблённого в дороге, начали неспеша выгружаться.
За их действиями меланхолично наблюдал представитель транспортной милиции по фамилии Лазо. Милиционер не являлся потомком прославленного революционера, просто и тот и другой были молдаванами.
Булочкин встал недалеко от стража порядка и немного интеллегентно помолчал, показывая, что в присутствии такого чина как старшина лишние разговоры как-то не комильфо.
-- Закуришь? — по-дружески, но без панибратства обратился Булочкин к Лазо, протягивая открытую пачку Marlboro.
Закурили. Помолчали.
-- Вот, суки, ничего святого, — ни к кому не обращаясь завёл Лёня Булочкин. Лазо не отреагировал.
-- И в прошлом месяце и сегодня, — продолжал Булочкин, — и прут эту отраву в Москву и прут… Ничего святого. Вот вы, коренной москвич, — заметил как бы невзначай Булочкин, — вы меня поймёте, вам наверно тоже молодёжь жалко… — вздохнул он.
Лазо, от вислых усов которого несло глубокой провинцией за километр, приосанился. В душЕ он давно уже был уверен, что москвичи принимают его за своего.
-- А чё, — наконец разлепил губы Лазо, — чё энта эти прут?
-- Как что? — понизил голос Лёня, — конечно наркотики.
-- Да ну, — подрастерял важность старшина, — откуда у них то?
-- Как откуда? — натурально удивился Булочкин, — Пенза приграничный город с Афганистаном. Весь героин идёт через Пензу. Ты что, не знал?
Лазо не знал, но никогда бы в этом не признался.
-- Ты постереги, а я сейчас за подмогой, — убедительно и веско предложил Лёня Булочкин, — будем брать!
-- Нет, — Лазо уже видел себя лейтенантом(по крайней мере) и с боевыми наградами, положенными отличившимся при задержании крупной партии наркотиков, — это ты постреги, а я сейчас....
Не членораздельно забубнив в рацию, Лазо приготовился к задержанию наркокурьеров.
Спешащего к выходу Булочкина нагнали многочисленные трели свистков и выкрики на пензенском языке.
Все эти свои приключения Лёнчик поведал мне собственной персоной. Сейчас, правда, он уже поднялся и на «лёнчик» не отзывается. Откормленный и гладкий Леонид Сергеевич. У него есть определённые маршруты и наработки. Он колесит по всей стране и за ним тянется длинный шлейф мелких и не очень пакостей.
-- Понимаешь, братан, — лениво тянул дорогой коньяк Леонид Сергеевич Булочкин, — все эти гадости по мелкому — фигня на постном масле. Мелочь… А ещё, — наклонился ко мне в приступе пьяного откровения Булочкин, — мне по секрету Поганкин сказал, что у него всё наше правительство кормится...
Теперь мне многое становилось понятно...