Просто рассказ...

Испанский пляж, суббота, отлив, густая толпа. На песке, тонком, как соль нулевого помола, вплотную друг к другу разостланы полотенца, покрывала, подстилки; по углам они прижаты сандалиями и сумками. Сотни лежат впритирку, сотни ходят по краю воды взад-вперед, загорелые и белые, всех возрастов; вон и инвалида вывезли на кресле с большими колесами, - подышать океаном, посмотреть, как серебрится и слепит волна, как идут облака.
В лужах, оставленных отливом, маленькие дети немедленно строят пристани, башни, дороги, города.
Рядом со мной – супружеская пара, обоим хорошо за пятьдесят, за фигурами не следят, нет таких претензий. Он лысоватый и волосатый, лицо у него неприветливое, но не потому, наверно, что злой, а просто жизнь как-то так сложилась, - все заботы да кредиты. Она тоже – обычная бесформенная тетка, спина круглым горбиком, все, что с возрастом обвисает – обвисло, не подвело. Но крепенькая и крутится деловито и энергично.
Из большой пляжной сумки она достает и расстилает салфетки, на салфетки ставит пластиковые коробки с колбасками, хлебом, - все уже нарезано и подготовлено, - разливает питье по пластиковым стаканам, раздает вилки, потом снова роется: вот паэлья, желтоватая, с хвостиками креветок, жирная, остывшая, наверно. Вот еще какой-то вариант тяжелой еды с рисом, - горошек, мясо. Она придвигает ему коробки, подсовывает то одно, то другое, и он все это ест, много, как голодный, и она тоже наваливается, ест, насыщается посреди толпы, на пляже, сосредоточенно; со спины видно, как у нее шевелятся уши; пальцы у обоих в жиру, и они обтирают их припасенными ею салфетками. Не улыбаются, не шутят.
А потом она собирает весь мусор назад в сумку, заворачивает и прячет пластик и шелуху, и они ложатся навзничь, на подстилку, рядом, наевшиеся, удовлетворенные, чужие мне люди, и лежат с закрытыми ртами, с закрытыми глазами, и в их закрытых, нелюдимых лицах ничего не прочесть.
И вдруг я вижу, что они сплели руки – пальцы в пальцы, в глухой любовный замок, в «твоя навеки», в это небывалое «умерли в один день», тесно, теснее всяких там Тристанов и Изольд, - те были стройные и златокудрые, и белая грудь холмом, и чудесные юношеские плечи, а тут что ж, тут только лысина, черная шерсть и комок немолодой плоти без каких-либо очертаний.
Они лежат, и океан шумит, и облака идут, и он крепко держит ее обычные пальцы своей обычной пятерней, красной, по-испански волосатой. Просто крепко держит, просто не отпускает, просто любит, просто всю, всегда, навсегда, навсегда, навсегда.
(с) Т. Толстая