На нашем отделении в некоторых местах на полу видны пятна крови.
В больнице странная лабиринтная схема корпусов и ещё ремонт идёт. Главный вход закрыт и посетителям сейчас дорога через приемное отделение и другие окольные пути. Пятна крови не дают им заблудиться.
Мне же нравится ходить здесь к холодильнику. Особенно ближе к ночи, если на ужин давали мазню/жижу/месиво/массу, которые оскорбляют мои хоть не дворянские, но все же гастрономические вкусы. Мой пакет с едой в старом Стиноле самый большой. Поздно вечером, когда отделение засыпает, я прихожу на кухню, включаю противно гудящую лампу, открываю книжку на планшете и, например, коробочку с пирожными.
Это так приятно - закинуться по полной эндорфинами, которые важны для выздоровления любого пациента. Даже того, кто не успевает обрасти жирами, хоть всю коробку пирожных слопает. Конечно, я осиливаю за приём только одно, - радости смакуются в малых дозах, полируются крохотным кусочком хорошего сырка... И вот я уже забыла этот отвратительный хруст, который все равно слышала сегодня при проколе своим тонким слухом, когда одной рукой врач тебя держит за затылок, а другой вгоняет иглу под заклинание "глубокий вдоооох!"
Вообще, это не больно, только звучит страшно и выглядит.
Так же страшно, как алюминиевая больничная посуда на убогих тележках и навесной замок на окошке раздачи кухни.
В наших больницах и школах какая-то лютая прививка от дизайна и чувства прекрасного.
Хорошо, что из окна палаты видна не помойка и гаражи, а классический фасад Горного университета с магической подсветкой.
Это лечит гораздо лучше литров физраствора и нафтизина.
И ещё пирожные)
(с) Л. Астафимова
В больнице странная лабиринтная схема корпусов и ещё ремонт идёт. Главный вход закрыт и посетителям сейчас дорога через приемное отделение и другие окольные пути. Пятна крови не дают им заблудиться.
Мне же нравится ходить здесь к холодильнику. Особенно ближе к ночи, если на ужин давали мазню/жижу/месиво/массу, которые оскорбляют мои хоть не дворянские, но все же гастрономические вкусы. Мой пакет с едой в старом Стиноле самый большой. Поздно вечером, когда отделение засыпает, я прихожу на кухню, включаю противно гудящую лампу, открываю книжку на планшете и, например, коробочку с пирожными.
Это так приятно - закинуться по полной эндорфинами, которые важны для выздоровления любого пациента. Даже того, кто не успевает обрасти жирами, хоть всю коробку пирожных слопает. Конечно, я осиливаю за приём только одно, - радости смакуются в малых дозах, полируются крохотным кусочком хорошего сырка... И вот я уже забыла этот отвратительный хруст, который все равно слышала сегодня при проколе своим тонким слухом, когда одной рукой врач тебя держит за затылок, а другой вгоняет иглу под заклинание "глубокий вдоооох!"
Вообще, это не больно, только звучит страшно и выглядит.
Так же страшно, как алюминиевая больничная посуда на убогих тележках и навесной замок на окошке раздачи кухни.
В наших больницах и школах какая-то лютая прививка от дизайна и чувства прекрасного.
Хорошо, что из окна палаты видна не помойка и гаражи, а классический фасад Горного университета с магической подсветкой.
Это лечит гораздо лучше литров физраствора и нафтизина.
И ещё пирожные)
(с) Л. Астафимова