Выдра.

Жил в нашей деревеньке один странный мужичок по имени Алексей.
Правда, я ни разу не слышал, чтобы его кто-нибудь называл по имени, уж не говоря про отчество.
А так как Лёха работал почтальоном, то я не буду загадывать вам глупых загадок, типа:
- Угадайте с трех раз, какая кличка была у сельского почтальона по имени Алексей?
Печкиным его звали все - от мала до велИка.
Лёха принимал это как должное. Ему казалось, что с этой кличкой он уже родился.
Как-то раз, разнося почту, забежал он к своему брательнику:
- Слушай, Вов! У меня за сараем следы какие-то подозрительные появились.
Можа хорёк? Боюсь, как бы курей не пожрал. Посмотрел бы, а?
Лехин брательник – Владимир Григорьевич - работал у нас главным инженером
и был, ко всему прочему, еще и охотником-любителем.
В Григорьиче сразу проснулся охотничий азарт.
- Как следы выглядят?
- Ну, такие, парные. И сзади, навроде как, след от хвоста.
- Это выдра! -
уверенно сказал Григорьич.
- В субботу, когда в баню приду - посмотрю точнее.
В субботу, до бани, о выдре никто не вспомнил.
Уже после бани и чая, распаренный Григорьич, пахнувший одеколоном "Шипр",
поднялся со стула:
- Ну, пошли, посмотрим, чо там за выдра.
За двором Лёха указал на следы, которые тянулись к сараю.
С утреца выпал свежий снежок и следы были четко видны на нетронутом покрывале земли.
Григорьич, изображая траппера из романов Фенимора Купера и Майн Рида,
шел по следу зверя. За сараем, где следов было особенно много, oн остановился,
снял очки и, используя их как лупу (чистый Шерлок Холмс!), принялся
внимательно эти следы изучать.
Григорьич не понял, что произошло дальше, но он, вдруг, куда-то провалился и,
почему-то, враз стало холодно!
Следовало надеть очки и осмотреться, что он и сделал, но стало еще хуже - свет
померк перед глазами.
Тогда Григорьич сделал то, что делают все очкарики мира,
когда пытаются навести резкость - протёр пальцами стекла очков:
- ... твою мать (в смысле - ну, надо же!!)!
Очки были в дерьме и сам oн стоял по пояс в дерьме.
Оказалось, что за сараем Лёха выкопал яму, куда сбрасывал свиной навоз.
Осенние дожди превратили все это в маленькое болото, которое с наступлением
первых заморозков покрылось тонким слоем льда. Утренний снежок все это аккуратно замаскировал.
Ну а когда Григорьич, идя по следу, вышел на середину - хрупкий ледок не выдержал.
Хорошо, что яма была неглубокой - всего метра полтора.
Подо льдом масса была хоть и незамерзшей, но загустевшей, однако на распаренном,
после бани, теле Григорьича все это начало таять и в нос Григорьичу шибанул неповторимый аромат.
Думаю, все вы знаете, как пахнет сероводород, а в просторечьи - тухлые яйца.
Так вот, запах сероводорода – это-таки "Шанель N5" по сравнению с запахом свиного навоза.
Разочарованию Григорьича не было предела.
Еле сдерживая в себе ярость, он вежливо обратился к брату:
- Лёш, подай мне, пожалуйста, руку!, -
что абсолютно не соответствовало eго внутреннему настроению и ходу мыслей:
- Бля! Пусть только подаст! Утоплю, на фуй, как Муму!!
Для Лёхи происшедшее тоже было шоком. Про эту яму он совсем забыл!
Вид благоухающего Григорьича наводил на мысли - откровенно разоржаться,
но хитрый Лёха нутром чуял, что это был бы последний ржач в его жизни.
От еле сдерживаемого смеха у него побежали слезы по щекам.
Не смея открыть рот, он только отрицательно покачал головой.
Неожиданная вежливость Григорьича не вводила Лёху в заблуждение:
- Если подам руку, он утопит меня, на фуй, как Муму!
Странным было то, что братья находились в противоположных ситуациях,
а мысли совпали.
Вид плачущего Лёхи взбеленил Григорьича и он перестал сдерживать себя:
- Ты, сука, еще плачешь! Ты …, ты гад, еще плачешь! Убью, бля!!!!, -
взревел он и попытался выскочить из западни.
Ну, да и в обыкновенной воде не очень-то разгонишься, а уж в мессиве,
по консистенции напоминающем густой кисель, занятие вообще бесполезное.
Лёха исчез из пределов видимости быстрее индейца из тех же вестернов.
A Григорьич выбрался из ямы только минут через двадцать, потому что резко
закинуть ногу на берег не получалось, а при медленных попытках он постоянно
соскальзывал и шлёпался назад в вонючее болото.
За эти двадцать минут он раза четыре успел повторить весь свой запас ненормативной лексики.
Из печатных слов было только одно - "убью"!
Когда он наконец-то оказался на суше, то еще минут пять стоял в прострации.
На языке вертелись строчки из "Евгения Онегина":
Острижен по последней моде
Как дeнди лондонский одет!
А еще он очень походил на „ джентльмена удачи“, только что выбравшегося из цементовоза
да плюс этот непередаваемый аромат, который ощущался уже с расстояния метров ста, если не больше.
Григорьичу хотелось заплакать от бессилья, от жалости к себе.
- Бля, ну я идиот! Ведь сразу же понял, что следы вороньи. Чо дальше попёрся? Следопыт фуев!
И он зарычал в бессильной злобе.
Взяв недельный отпуск по семейным обстоятельствам, Григорьич провел его дома, откисая в ванне,
потому что сероводород - это все-таки фракция летучая, в то время как свиной навоз - вещь сугубо
материальная и имеет потрясающе устойчивый запах.
Несмотря на стоявшие морозцы, окна дома были раскрыты настежь, откуда
доносился едва слышимый вой, похожий на волчий, однако, прислушавшись,
можно было разобрать что-то похожее на:
-У-у-у-у-бью-ю-у-у-у-у-у!