Первоапрельские тезисы. Посвящается Волгу.

Март в дурдоме прошел тихо, поскольку главврач потихоньку добавлял успокоительное в еду. Но 1 апреля в аптеке что-то перепутали или пошутили, и вместо успокоительного пришёл сильный возбудитель. Первым вштырило Рыкова. Он кричал что он Великий строитель, сам царь Давид Строитель в новом теле, и требовал себе царицу Тамар. Док успокаивал: "Ашот, уймись, это же грузины, а ты армянин". Но затем Доку в голову стукнула идея, что если сайт переписать задом наперед, он станет работать вдвое быстрее. Он занялся этим, но быстро утомился и заснул. Снилось ему, что он в круизе застрял в Бермудском треугольнике, его тащат инопланетяне к себе в летающую тарелку. Док брыкался и пытался порвать одеяло.

   Вбежала березка с лопатой и криком: "Russland, Russland über alles". К лопате прилипли остатки фарша, березка угрожающе размахивала ей. Макс попробовал утихомирить буянов, но пострадал и притих.   На Волга накатило вдохновение, он бешено строчил в тетради с заголовком "Записки охотника", приговаривая: "Эх, где мое дворянское гнездо".   Полоз приставал к дуракам с предложением напечатать в типографии что-нибудь непечатное. Отказавшимся отвечал: "Сосни хуйца". Затем вспомнил про рыбалку, схватил швабру и побежал удить к фонтану.     Аврора требовала себе броневичок, чтобы произнести апрельские тезисы. За неимением броневичка залезла на кухонную плиту. Оттуда её стащил Рыков с криком: "Никто не может быть выше царя". "А хочешь, я буду твоей царицей?"- тихо спросил Аврора. Спросила очень тихо, но все же огребла лопатой от бдительной березки.   В углу Рома, Гофф и еще несколько мерялись патриотизмом. У Гоффа оказался на 3 см меньше, он стер тельняшкой скупую слезу.   Василиск слямзил у врача склянку со спиртом и набухался. Шатаясь по палате, наткнулся на Триксу: "Галя, тяпнешь стопарик?". - Еще спрашиваешь!? Стопарик пошел хорошо под огурец, Трикса неожиданно подобрела и расчувствовалась. - Дубов, ты один меня уважаешь. Никто меня не понимает, даже психиатр. Возьми еще огурчик. И только Николай остался прежним, возбудитель на него не действовал. Впрочем, этого никто не заметил. Все шло своим чередом, шел обычный день Дурака.