Глеб Жеглов и Володя Шарапов

Фильм «Место встречи изменить нельзя» 11 ноября отпраздновал юбилей – 35 лет со дня первого показа по телевидению. Публикуются записи актера Владимира Конкина, которые он делал в своем дневнике, снимаясь в роли старшего лейтенанта Шарапова. О встрече с Высоцким «Наше личное знакомство с Владимиром Семеновичем (Высоцким. – Прим. «Антенны») состоялось 6 мая 1978 года на Одесской киностудии. В костюмерную съемочной группы вместе с Говорухиным упругим шагом вошел коренастый, крепкий человек. «Знакомьтесь, – сказал Говорухин. – Это тот самый Высоцкий, а это тот самый Конкин». «Владимир», – пророкотал Высоцкий. «Владимир», – представился я, пожав протянутую им руку. Высоцкий быстро управился с подбором костюма: сапоги, галифе, светлая рубашка, вязаная жилетка, пиджак. Остался головной убор. «Как думаешь, что лучше? Шляпа или кепка?» – спросил он Говорухина. «Да-а вроде и то, и…» – протянул режиссер. «Слав! Он же сыщик, Пинкертон, – прервал его Высоцкий. – Он носит шляпу, а под шляпой кепку! Для тебя он, допустим, в шляпе, а для кого-то другого он тут же раз – и в кепке… И еще говорит с грузинским акцентом!» Мы засмеялись. Я сразу понял: В.С. любит работать со зрителем, а я и сам это обожаю и умею… Но предложенный для примерки форменный милицейский мундир капитана Высоцкий отказался надевать, сказав, что в картине в нем работать никогда не будет. Тогда я не знал, что он с милицией в контрах и ему известно на личном опыте, что такое кутузка. И только однажды в фильме на квартире Шарапова Жеглов, примеряя милицейский китель перед зеркалом, говорит: «А это моя домашняя одежда… нечто вроде пижамы…» «Почему?» – спрашивает Шарапов. «А потому, что надевать никогда не приходилось, да и не придется», – садясь за пианино, отвечает Глеб, напевая песню Вертинского. Эту сцену придумал В.С. Больше, как его ни упрашивали (а на Говорухина давило тогдашнее руководство Гостелерадио СССР), Высоцкий форму не надевал. Сказал – как отрезал. А ведь такое непослушание наказуемо. Телефильм о милиции «Рожденная революцией» стал в 1978 году лауреатом Государственной премии СССР. Наша картина, ставшая «народным» фильмом, не получила ничего, и я в частности! Справедливо это?» Читать далее О неудачах «17 мая 1978 года – мой провал на съемке и в кабинете МУРа (построенный павильон на Одесской киностудии). Не получалась сцена, когда Шарапов доказывает Жеглову невиновность Груздева, подозреваемого в убийстве своей первой жены. Бились-бились, репетировали-репетировали, но сцена у меня не шла – хоть тресни. Все были подавлены… Мне было страшно смотреть в глаза моих товарищей… 18 мая 1978 года. Опять работаем над вчерашней сценой. Высоцкий сегодня улетает в Москву. У него завтра спектакль на Таганке. Господи! Я всю ночь не мог заснуть. Такого бреда, чтобы я зубрил текст, и, только что повторенный, он вылетает из памяти, а из него выпадают буквы… О-о-о… На съемочную площадку я пришел со страхом, такого за собой не помню. У меня дикий зажим, я себя ненавидел, а это уже истерика. Нет, так нельзя. «Собраться! Спокойно собраться, не надо горбиться…» – настраивал я себя, и дело к концу рабочей смены пошло. Я «проскочил» два места, на которых постоянно спотыкался. Я ожил. Я стал свободен, как всегда, когда хорошее дело ладится… Все хорошо! Надо только снять еще один чистый дубль, но наши осветители спешили, выключая осветительные приборы, говоря с колосников, что съемочная смена кончилась. На увещевание группы, что сцена получается, мол, мы ее сейчас вторым дублем снимем, еще десять минут… В ответ сопение, «светляки» артачились… Высоцкий, лежавший на диване с закрытыми глазами, вдруг взвился и, скрипя сапогами, вышел на середину кабинета. Своей луженой глоткой он выдал бригадиру осветителей короткую тираду из ненормативной лексики. Он применил со знанием дела доходчивую и действенную форму принуждения. Сработало. Свет зажгли. Сцену сняли за двадцать минут. Спасибо Семенычу! 19 мая 1978 года я был у себя в номере гостиницы «Аркадия». Мне было невесело. Сегодня будут снимать сцену с Векшиным (арт. Леонов-Гладышев) перед его убийством и после в нашем муровском кабинете. Они простые. Высоцкий не улетел в Москву. Это тоже была некая уловка, чтобы усилить меру моей «ответственности», глупость какая-то, чуть в гроб меня не вогнали этой «ответственностью». Сегодня сняли очень быстро… Я в актерской профессии уже шесть лет… Ко мне благосклонны миллионы зрителей. Это мой ДВЕНАДЦАТЫЙ фильм, и никогда мне не было так тяжело, неуютно. …На внутренней стороне обложки сценария я записал, как я себе понимаю моего героя, как ощущаю его и что для меня в Шарапове главное: «Интеллигент и перед хамом часто пасует… Враг там, за линией фронта, понятен и доступен… Часто прощает, потому что воистину милосерден, великодушен… не может понять компромисса Жеглова: вред сейчас ради счастья завтра! Враг и врун, и «яркая» личность здесь, к сожалению, приносят боль и разочарование…» Сейчас, перечитывая это, вижу, что писал одинокий, растерянный человек, есть еще только примерное нащупывание образа, но и сейчас я затрепетал, все вспомнил! Стук в дверь моего номера. «Да, – крикнул я, – открыто!» Дверь распахнулась, вошел Высоцкий. «Чего делаешь? – спросил он и, увидев у меня на телевизоре непочатую бутылку сухого, покрутил ее в руках, рассматривая этикетку. – Это что, вино? А почему закупорена?» «Один не пью», – ответил я. «Хорошо! Не умрешь от аллергии». «То есть?» «То есть если пьешь один, то аллергия может наступить, удушье, пятна… В результате – смерть, а рядом никого… Помочь некому. Давай открою». «Открой», – растерялся я. Так «долго» со мной он еще не говорил. Он взял со стола перочинный ножик и штопором быстро вынул пробку. «Чего ты там написал?» – кивнул он на раскрытый сценарий. «Могу прочитать», – предложил я. «Давай. Только на донышко мне плесни». Я плеснул. Дно чуть-чуть прикрылось вином. Он отвел мою руку с бутылкой: «Читай». Я прочитал. Лицо у него стало жесткое, сосредоточенное: «Мура все это. Вот она-то тебя, поди, сбивает… А вообще я не пью, заметил?» Он поставил стакан на стол. «А это мура! – повторил он. – Понимаешь? Это играть нельзя. Ладно, Володь, до завтра, отдыхай», – и вышел из номера». Реакция Высоцкого – как взрыв шаровой молнии «20 июня 1978 года. В павильоне Одесской киностудии появился Станислав Садальский, утвержденный на роль Коти Кирпича, вора-карманника. Он замечательно сыграл то, что вы видели на экране. Сцена снималась с конца, т.е. в отделении милиции, а потом на натуре московской через четыре месяца, в старом трамвае, в октябре, у трамвайного парка на ВДНХ. 21 июня 1978 года. Продолжение съемок сцены в отделении милиции. Смысл сцены: Жеглов раскручивает Кирпича, и наши герои выходят на Верку-модистку. Стас начал репетировать, а В.С. на него «давить». Станислав начал запинаться, ему нелегко было с ходу войти в ритм картины. Зная текст, он ошибался, и еще больше раздражал В.С. Я видел, как Садальский нервничал, и это еще больше его губило. Мне его состояние было знакомо, я сам не раз испытывал на себе темпераментный напор Высоцкого. Он делал так, что, сбив партнера, не помогал ему подняться, а с азартом побеждающего боксера добивал его, ослепленный. Стас «поплыл» и, как в нокдауне, бессмысленно махал руками. Мне его было жаль и хотелось как-то помочь. А должен заметить, что ребята из бильярдной – асы кия и шаров – наблюдали за нами во время съемок в их заведении. Наивные, будучи хитрецами и доками, они полагали, что Высоцкий – это тот рубаха-парень, герой своих песен, простой и доступный, и были сразу лишены своих иллюзий, когда попытались пообщаться с ним накоротке. Реакция Владимира Семеновича была как взрыв шаровой молнии… этажи он строил в долю секунды. С ним случались такие настроения, и непонятно с чего. Ушибленные током, бильярдисты обратили свою невостребованную Высоцким симпатию на меня. Утром в день съемок этой сцены бильярдисты привезли мне очередной легкий завтрак с Привоза. В меню входили помидоры, огурцы, хлеб, масло сливочное домашнее, фантастическая рыба горячего копчения, таявшая во рту, и бутылка шампанского. В какую-то минуту, когда В.С. метал громы и молнии, что если мы сейчас не снимем эту сцену, то он улетает в Москву, что он очень занят и что он всегда готов к работе в отличие от некоторых, я шепнул Стасу, чтобы он попросил получасовой перерыв: повторить текст и собраться. Объявили перерыв. За постройками двора студии на вышитой салфетке возлежал мой завтрак. Стас был расстроен. Я предложил ему шампанское и снедь, он нуждался в участии. Полчаса прошли. Садальский успокоился и на площадке заработал превосходно, смешно пришепетывая. Все это зафиксировала пленка. Говорухин был доволен… Рассказав этот случай, я вовсе не претендую на роль благодетеля. Просто сам я тогда уже знал цену участия партнеров друг в друге». Как Вайнерам не понравился Шарапов «Раздражало, и не меня одного, что Высоцкий никогда не извинялся, если он кого-то обидел, подвел. Когда он появлялся на два-три дня, то снимали с утра до ночи по полторы смены, главное – его. Кто внимательно смотрел картину, не мог не обратить внимания, что герой фильма Шарапов – Конкин полфильма стоит спиной или за кадром в эпизодах с Жегловым, именно с ним! О каком содружестве может идти речь?! Сохранять объективность – основа любого воспоминания, и я пишу эти строки, уж поверьте, не вываливая всего ливера… 10 июля 1978 года. Прошло два месяца с начала съемок, из них фильмоделием мы занимались 35 дней. Появился отснятый материал, и Говорухин показал его братьям Вайнерам. Им не понравилась моя работа. В лицо они мне этого не сказали, но режиссер сказал: «Старик, ты предаешь меня». Сказанное так резануло, что мясо разошлось и швы не наложили! Я оказался в вакууме. Я был убит и утверждался в мысли, что из картины надо уходить! Это был нонсенс. Это была моя драма. Я чувствовал, что в меня как актера не верят, что я занимаю место, возможно, другого, более талантливого претендента. 11 июля 1978 года. После съемки моего диалога с экспертом (Вл. Паулус) о зубных слепках предполагаемого убийцы Ларисы Груздевой я утвердился в желании расстаться с тяготившей меня работой. В своем номере гостиницы «Аркадия» я собирал чемодан, готовясь к побегу, когда в ней поселился актер Виктор Павлов, приехавший на съемки и утвержденный на роль Левченко. Я зашел в буфет и увидел Павлова. По кино мы знали друг друга, но познакомились сейчас. Виктор сразу располагал к себе своим юмором, добротой, искренностью, надежностью. Ох, как же я нуждался в таком человеке, и я ему поведал о своей горечи и желании уехать сегодня в Киев. Виктор, как знающий доктор, предложил мне взять сценарий и пойти прогуляться по улице. Был поздний тихий вечер. Прогуливаясь, Витюша начал читать сценарий вслух, пародируя все роли. Вот это была актерская импровизация! Ни повторить, ни пересказать эту буффонаду я не могу, но это было так смешно, так уморительно, что я вдруг услышал этот текст по-новому, серьезное отношение мое к роли убивало меня, я слишком напрягался, терял удовольствие от работы. Этот каркас, который я конструировал, стал моей пыточной, и никто мне не помог, кроме талантливого, сердечного, умного Виктора Павлова! Он спас меня от катастрофически неверного шага! Я выздоровел в одночасье и до дней своих последних буду благодарен Виктору за это мое тогдашнее исцеление…. …Вот так и устраивает жизнь селекцию, когда люди одной крови встречаются. Да, Виктор и я, почти по Киплингу, сразу перешагнули черту товарищества, уйдя в дружество, что у меня так и не случилось с Высоцким, Говорухиным, Вайнерами… Тонкая эта сфера: ощущение необходимости друг в друге, редкий, весьма редкий подарок судьбы!» Озвучивание «17 апреля 1979 года. Начало тонировки в Москве в телецентре «Останкино». Озвучивание было и на Одесской киностудии, но актеры, почти все москвичи, решили, что так будет удобнее и менее накладно. Высоцкий приехал к началу смены в 18 часов. Не могу понять и объяснить, но В.С. синхронно не попадал в уста своего экранного Жеглова. Нервничал. Начал курить перед микрофоном маленькой студии, что категорически запрещено. Поскандалил с пожарным (сработали датчики) и, несмотря на увещевания Говорухина, уехал домой. Потом он поставил условие, что озвучивать будет только один – без партнеров. Который раз его своеволие было удовлетворено. С таким отношением к людям у своих коллег я никогда не сталкивался… 11 ноября 1979 года начался премьерный показ пятисерийного художественного телефильма «Место встречи изменить нельзя», снятого по роману братьев Вайнеров «Эра милосердия» режиссером С.С. Говорухиным. Началась самостоятельная жизнь картины, итог двухлетнего труда ее создателей. Шарапов и Жеглов вошли в дома телезрителей, да так и остались в сердцах их хозяев». Отрывки из дневников впервые опубликованы в сборнике Владимира Конкина «У жизни есть начало», изданном в 2012 году и не появлявшимся в свободной продаже.