На пляже

Все пляжи громадного побережья были тогда пусты, и только в воскресенье оживала медная подкова Аркадии. Сюда по довоенной привычке приезжали шумные горожане на семнадцатом трамвае, и праздник начинался уже здесь, на колесах. -- Гражданин, ваше ведро занимает место. Я бы посадила сюда пассажира.Возьмите билет. -- Билет? За ведро? Нет, вы посмотрите только на эту кондукторшу. Вон у той дамы шляпа, как два моих ведра. Возьмите с нее за шляпу. -- Шляпа не занимает места. Она на голове. -- Ну и что? Я тоже могу надеть ведро на голову. Пляж гудел, как раковина возле уха. Вдоль полосы прибоя высовывались из песка охлаждающиеся бутылки с компотом и водкой. Из общего гула выделялись голоса тех, кто стоял поблизости. -- Гарик, вылазь из воды! Ты уже синий, как баклажан на Привозе. -- Подожди, мама, я еще не пописял. -- Гражданин! Сейчас же вернитесь в зону заплыва!Вы же в очках. Что вам не видно -- там уже Турция. У вас в плавках имеется виза? Рыбаки на шаланде! Отвалите за буек. Где вы ловите скумбрию? Сколько себя помню, все время одесситы говорят про скумбрию. -- Исчезла, как мамонты. -- Что вы выдумываете? Никуда она не исчезла. Рыба ушла в Румынию. Там ее ловят на мамалыгу. А у нас хотели быть умнее папы Римского, ловили на голый крючок. Вам бы понравилось, если бы вас дурили, как фраера , на блесну. Сколько я себя помню, все время одесситы говорят про скумбрию. Черноморская скумбрия для одесситов пароль. Разговаривая о ней, они узнают друг друга. -- И что вы можете сказать мне за скумбрию? Куда она пропала? -- Куда пропала? Я же вас не спрашиваю, куда пропала селедка за руп двадцать или яйца за девяносто копеек? -- Ша! Вы сравниваете нос с пальцем. Это уже пахнет политикой. Селедка и яйца пропали в магазине. Одессгорторг. А скумбрия в морэ. Там нема диктатуры пролетариата. -- Я пахну политикой? Это вы, слава богу, нас не слышат, рассуждаете, как бундовец. -- От бундовца слышу. -- Что вы скажите за скумбрию? -- спросил меня Валентин Катаев, когда ему меня представили как одессита. -- Мы с Илюшей, -- конечно же, он имел в виду Ильфа, -- ловили ее в Люстдорфе на совершенно голый крючок. Как вы думаете, она еще появится? -- Я знаю? -- ответил я вопросом на вопрос, и мы с ним сразу же нашли общий язык. Он, правда, был не совсем литературным, но что поделаешь, так говорят у нас в Одессе. А там свой синтаксис. Но я отвлекся. Мы в Одессе все время отвлекаемся. Пройдет красивая женщина -- мы уже и отвлекаемся. А если кто-то спросит нас, как попасть на Дерибасовскую, мы начинаем так отвлекаться, что забываем, куда шли до этого. Так на чем мы остановились? Ах да, на пляже. Одно лето мы купались в Лузановке. Наши девочки носили тогда строгие купальники. Такие строгие, что сейчас пальто носят короче и выше. Выше уровня моря. Но ничего, у нас было богатое воображение, и мы в общем-то догадывались, какое там у них тело под пляжными бронежилетами. Потом, когда купальники стали сужаться, как шагреневая кожа, и раздетой фигуры становилось больше, мы убеждались, что наша фантазия неплохо соревновалась с природой. Это было социалистическое соревнование, в котором побеждала дружба. Впрочем, иногда и любовь.В Лузановке возникали наши первые пляжные романы. Они писались указательным пальцем на влажном песке. Женя + Клара = Любовь. Набегала волна и смывала этот роман. Но ничего страшного не происходило. Пока не просох прибрежный песок, на нем торопливо писался новый. Владик + Ляля = Любовь. Рудольф Ольшевский