Зубоскал.

Из старенького. Cтранная, все-таки, штука - память! Как только произношу слово "зубоскал" или производное от него, так сразу вспоминаю: - Школа. 8-й класс. Cочинение по пьесе Грибоедова "Горе от ума". Mой дружок - Санька, вместо того, чтобы писать Скалозуб, везде старательно выводил - Зубоскал. Вот я тогда над ним позубоскалил, стараясь отыграться за мой недавний позор. Санек лишь отшучивался: - Да по фигу! Зато мне за моего Зубоскала никто строгий выговор не объявит!! Тут он был прав. A началось все с того, что нам нужно было выучить монолог Фамусова из той же пьесы. Помните?: Вот то-то, все вы гордецы! Спросили бы, как делали отцы… Вырванная из констекста, фраза звучит несколько двусмысленно, но речь сейчас не об этом. Перед уроком, на перемене, черт меня дернул повторить монолог еще раз. А Сашку черт надоумил пошутить: - Смотри не перепутай, а то скажешь вместо "гордецы" - "наглецы". Я лишь отмахнулся: - Не мешай! На свою и на мою беду учительница вызвала меня к доске первым. Стоя перед классом, я театрально вытянул руку (да чего уж там - любил повые... в смысле - повыделываться!), как бы обращаясь к одноклассникам: - Вот то-то, все вы наглецы!, - и застыл с открытым ртом, в то время, как класс уже лежал от хохота. Весело им, видите ли! В голове моей мелькали мысли, но среди них не было ни одной путевой: - Блин! Ну как я мог! У Сашки от восторга аж слезы выступили , так ему весело было! Мысли в голове, наконец-то, определились: - Hу, гад, наваляю на перемене! Учительнице бы посадить меня на место, глядишь удалось бы урок спасти, но она, нахмурясь, тем не менее, милостиво кивнула: - Начни сначала: Уже не настолько вдохновленный и одухотворенный, я подождал, пока класс успокоится, и, тем не менее, снова артистично (как тогда мне казалось) вытянул руку: - Вот то-то, все подлецы! На этом урок закончился. А Санька … тот вообще где-то под партой валялся. Учительница, до глубины души возмущенная таким кощунством по отношению к классику, влепила мне единицу. Затем меня вызвали для „профилактической беседы“ к директору, наверное, подозревая во всем происшедшем злой умысел, и, в довершение всего, на общешкольной линейке мне объявили строгий выговор с занесением в личное дело. По-моему это был уже пятый или шестой выговор! А учительница так обиделась за Грибоедова, что больше никогда не просила меня рассказать этот злосчастный монолог, хотя я старательно тянул вверх руку. Может она боялась, что я придумал какие-нибудь новые рифмы?